[indent] Как же права оказалась Василиса по поводу «колыбели природы»! Конечно, в тот момент Ваня об этом совершенно не думал: лес хоть и казался не самым гостеприимным местом, но сейчас выглядел вполне располагающим, да и за последние пару недель бывали они тут не раз.
- Да, вряд ли он рад, - согласился Царев, представляя, как Феде приходится разруливать все и со всеми, пока он тут занимается не пойми чем. Между прочим, пока все прилично! Может, это Бабаевского бы даже расстроило, что вроде как основная цель поездки его друга совершенно не увенчалась успехом, даже если речь не шла о глобальных «продвижениях» в сторону отношений. По большому счету, они с Васей будто бы и вовсе двигались назад от отправной точки (поцелуя в той подворотне), усиленно притворяясь, что могут быть друзьями. Напряжение, безусловно, поднималось выше, но пока у обоих хватало силы духа (или, напротив, его слабости?) притворяться, что они смогут это перерасти.
- Но уже завтра я буду дома, и он сможет отдохнуть. Вряд ли Федя возьмет отпуск, но я обязательно предложу, - Федя любил отпуск летом, да и кто не любит? Кажется, в последний раз Иван тоже отдыхал именно летом, как и большинство людей, поэтому его идея поехать осенью туда, где еще холоднее, чем в Питере, выглядела вдвойне странно.
Чем дальше они шли (а речь сейчас и вовсе шла о считанных шагах), тем гуще становился воздух. Из него словно вытапливали кислород, оставляя липкую и вязкую субстанцию – Ване почти чудилось, что еще немного, и он сможет почувствовать ее наощупь, стоит протянуть руку, но пока он чувствовал только знойный жар, душащий его под толстовкой. Теперь он пробирался выше, опутывая горло и заставляя делать более частые и глубокие вдохи, не приносившие желанного насыщения. Как раз в этот момент Вася решила прибегнуть к помощи Сири и узнать прогноз на сегодня, о чем никто из них опрометчиво не подумал заранее. Разумеется, объявленная спокойным и равнодушным голосом искусственного интеллекта, опасность пожаров могла не относиться к их конкретному региону и этому участку… Да и вообще могла всего лишь оказаться предупреждением, не более. Не всегда же предупреждения сбываются. Только это был самообман, эдакое самовнушение, которого в последнее время стало как-то многовато в его жизни.
Опасность была, и она была реальной – она совсем рядом. Пока Ваня пытался принять этот факт, Василиса уже схватила его за руку и повела куда-то прочь – вид у нее был встревоженный, да и ему стало не по себе. Дым сгущался, и отрицать очевидное просто глупо – они в зоне лесного пожара, который с каждой секундой подбирается все ближе и ближе.
И вот он здесь. Уже неважно, в каком направлении они шли, был ли тут тот самый «выход», или нет, потому что выходом это более не назовешь. Огонь молниеносно перекидывался с дерева на дерева, поджигая верхушки высоких деревьев точно бенгальские огни. Сухие стволы трещали, пламя рассыпалась снопами искр, обдавая жаром – ветер был в их сторону.
Ваня был не из тех, кто впадал в панику в критических ситуациях, но был из тех, кто мгновенно тупеет. В его голове за пару секунд проносились все стадии принятия – сначала отрицание, затем торг (сейчас разум пытался его убедить, что выходов из леса не один и не два, а многим больше), потом смирение (мы всего умрем, чего уж тут), а потом… Он просто смотрел на пламя, в карих глазах плескались красноватые искры, отражаясь будто в зеркале, и тело охватило такое непривычное, липкое оцепенение. Если бы у него были панические атаки, возможно, Царев бы решил, что это ее начало, но пока это больше напоминало простой ступор. Его пальцы по-прежнему сжимали теплые пальцы Василисы, будто бы на миг растратившей всю свою решимость и твердую логику, точно также, как и он, не понимая, что они могут противопоставить могучей стихии.
- Так, ну… Слева на карте вроде была отмечена какая-то лесная речка… Бежать надо к ней, - усилием воли возвращая себя в пышущую жаром реальность, быстро произнес Ваня, потянув Васю следом за собой. Им предстояло бежать как бы вперед, но наискосок – там деревья только начинали загораться от соседних верхушек, но огонь еще не успел слиться в полыхающую, непроходимую стену.
- Я первым пойду, - решительно заявил он. Если перед ними упадет дерево, или огонь неожиданно перекинется на ближайшие стволы, или сухой мох – его это коснется первым, а у Васьки останется пара дополнительных мгновений, чтобы пригнуться, закрыться руками или еще что. Она могла подумать, что он строит из себя героя, чтобы выглядеть круче в ее глазах, но на самом деле желание защитить ее ощущалось таким логичным и таким естественным, что само по себе не таило никакой корыстной подоплеки. Разумеется, он сделает все, чтобы она не пострадала.
- Вот, возьми, - Ваня достал из рюкзака бутылку с водой, смочил носовой платок и протянул Василисе. Где-то он видел, что через влажную материю дышать чуть легче, и угарный газ не так просачивается. Платок, правда, был один, так что самому уже пришлось прикрывать рот и нос рукавом. Помогало это, конечно, слабовато, но лучше, чем ничего.
От дыма слезились глаза, и через пару минут их бегства от стихии Царев уже видел лишь смазанные очертания. Огненные вспышки в пугающей близости превратились в подобие шаровых молний с рваными краями, а лесополоса – в темно-зеленое полотно.
- Осторожнее! – воскликнул он, краем глаза заметив, что справа что-то покачнулось, надвигаясь прямо на них. Царев пытался часто-часто моргать, надеясь что-либо разглядеть через едкие слезы, но все произошло слишком быстро. Инстинктивно отступая назад, он споткнулся о корягу, как-то неловко переступил с ноги на ногу, чувствуя резкую боль, а потом – он уже лежит на лопатках и руку больно-больно жжет, будто в нее впилась тысяча ос. К несчастью, это было пламя, перекинувшееся с увесистой ветки, рухнувшей прямо перед ними, на рукав его толстовки, в одно мгновенье добравшись до кожи. Ваня тут же принялся тушить ее об землю, но было поздно – ожога не миновать.
- Вась, ты иди вперед, не стой, - сквозь стиснутые зубы произнес он, думая подняться, но не тут-то было – движение раскатилось болью от икры до колена, и попытка не увенчалась успехом. – Я тебя догоню. Прорвемся, Вася, чего ты? Река уже недалеко…должна быть. Там и встретимся, - настолько оптимистично, насколько он только мог сыграть, воскликнул Иван. Герой хренов, недолго у него получилось девушку оберегать и прятать за своей широкой спиной.

[indent] В самом лучшем номере дешевого отеля, не горит основной свет - лишь небольшая настольная лампа освещает помещение - хотя за окном на землю уже опустились сумерки. Этот небольшой отель, находящийся по пути в небольшой городок в штате Мичиган, что в свою очередь находился на приличном удалении от крупных городов, казалось, был забытым богом местом и давно уже стал неким перевалочным пунктом для Ады Вонг. Когда ей казалось, что мир вокруг нее рушится - в очередной раз - она просто снимала эту комнату и пропадала на некоторое время из видимости и, казалось, из реальности. Наемница в принципе — только это, наверное, и умела лучше всего: прятаться от мира. 

[indent] После того, что произошло в Испании, когда Вонг как она надеялась довольно сильно подпортила Вескеру его грандиозные планы по истреблению миллионов [и миллиардов] людей, исчезнуть стало необходимостью. Ее уже теперь бывший работодатель не любил тех, кто портил ему планы, а Ада своей маленькой шалостью поставила на кон слишком многое, чтобы выйти сухой из воды. 

[indent] Об этом месте не знал никто - не мог знать - потому как она слишком тщательно скрывала своей местонахождение, и даже добиралась в это место объездными дорогами и долгими путями, дабы исключить возможность слежки. Она даже меняла личность - простая маскировка срабатывала всегда, а когда ищешь эффектную брюнетку едва ли ты обратишь внимание на что-то совершенно противоположное. В ход шло все: парики, линзы, накладки меняющие формы тела, мешковатая одежда, макияж или даже грим. За годы работы и пряток Вонг, кажется, научилась искусству перевоплощения в совершенстве. Да и платила она везде только наличными средствами, предусмотрительно либо снимая все со своего счета, либо принимая оплату только ей. У нее, конечно, были конспиративные квартиры, но порой она слишком уставала и хотела простого отдыха, и почему-то именно в этом месте у нее получалось им насладиться. Ей бы, конечно, давно пора было в отпуск [за прошедшие с инцидента в Раккун сити шесть лет она, кажется, ни разу не позволяла себе уйти именно в отпуск], но чаще всего ситуация ей просто этого не позволяла. Да можно было взять несколько дней передышки - как сейчас - но не более.

[indent] Впрочем, один человек все-таки знал - теперь знал, она надеялась - где ее найти.

[indent] Ада бросает взгляд карих глаз на часы, мерно тикающие на стене, и выдыхает. Признаться, она ожидала, что ее маленькое послание дойдет до адресата быстрее, но пока складывалось все совершенно иначе. Либо "адресат" еще не обнаружил оставленную ему записку, спрятавшуюся в маленьком брелоке-мишке, либо - Ада правда рассматривала такой вариант тоже - он его получил, вот только решил не пользоваться так любезно предоставленным ему приглашением. Вонг чувствует укол в районе груди, стоит ей подумать о таком варианте развития событий, и она недовольно поджимает губы.

[indent]  Тяжело было признавать себе, что эта нерациональная привязанность к Леону Кеннеди возникшая шесть лет назад, ни капли не пропала, а после их случайной встречи в Испании вдруг будто цветок напившийся дождевой воды подняла голову и распустилась, нещадно выпуская острые шипы прямо в сердце - Ада если так подумать считала что сердца у нее нет. И именно поэтому мысль, что агент не пойдет на это и откажется от встречи с ней, причиняло ей дискомфорт почти физический. Наемница была не в силах признаться себе в том, что это на самом деле ее расстраивало.  Тихо цокнув, Вонг решительно поднимается с широкой кровати, где все это время сидела и наблюдала за ходом времени, и скрывается за дверью, ведущей в ванную комнату.

[indent] Здесь у стены стоит небольшая ванна, раковина и унитаз, совмещая сразу еще и туалет, как это обычно бывало в таких маленьких отелях.  Ванная ей очень нравилась, да и комната несмотря на то, что была небольшой, оставалась чистой и очень уютной - за порядком здесь следили среди прочего очень хорошо. Ей требуется время чтобы горячая вода наполнила ванну почти до краев, смешиваясь со специально прихваченными средствами, а потом Ада погружается в ароматную пену с головой, на мгновение задерживая дыхание и закрывая глаза. Наемница бы так и сидела под водой: никакие посторонние шумы не мешают, словно она погружается в вакуум и слышит лишь то, как шумит в ушах кровь, разгоняемая от гулко бьющимся сердцем. Когда воздуха перестает хватать, она все же выныривает из воды, жадно хватая его ртом и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Некоторое время брюнетка остается лежать в ванной, прикрыв глаза, погруженная в собственные мысли и чувствуя, как от горячей воды ее тело медленно расслабляется. Привыкшая быть всегда в напряжении Ада, в такие моменты чувствует себя неуютно, словно нарушает естественный ход вещей. Когда кажется лопается последний пузырик ранее объемной пены, Вонг наконец решает покинуть объятия воды и выскальзывает их ванны, вздрагивая от кажущегося прохладным воздуха. Мурашки бегут по позвоночнику, однако женщина осознает, что на самом деле виной всему вовсе не прохладный воздух - в смежной комнате кто-то был. 

[indent] Чужое присутствие ощущалось слишком явно, отчего Вонг коротко нервно вздыхает, спешно натягивая белье и облачаясь в мягкий махровый халат. Тут же прихватывает припрятанный в туалетном бачке пистолет, что привычно и так приятно ложится в пальцы. Толкает дверь, что почти бесшумно отходит в сторону, и поднимает пистолет, держа его вплотную - на тот случай если за дверью ее уже ждут обезоружить ее будет сложнее. Однако, стоит ей ступить в комнату босыми ногами и направить пистолет на таинственного незнакомца и нарушителя спокойствия, что мирно сидел в углу комнаты в кресле у стола, ее руки немного дрожат. 

[indent] - Леон? - почти не веря тихо произносит Вонг, толком не видя его лица в полутьме, но всем своим нутром ощущая, что это именно он. Запах - такой знакомый, что хранила его куртка, которую она нашла среди украденных вещей и по-собственнически забрала ее себе, как сувенир, пахла точно так же - брюнетка узнала бы этот запах везде. Вонг опускает пистолет и замирает в ожидании.

месяцы есть олицетворение самой природы, то есть существуют буквально с самого-самого начала. как уже писал январь-дазай, есть старшенькие, есть младшенькие

первым было лето, ему в контрастную динамику возникла зима

после всех взаимодействий и замесов друг с другом лето и зима разделились ещё на несколько более мягких своих подопечных: осень и весну

соответственно, отсюда появились сезоны, которые разделились непосредственно на месяцев, каждый из которых отвечает за свою природную стезю

изначально месяцы не обладали никакой телесной оболочкой, были исключительно сущностями, духами — можно называть как угодно. они существовали все одновременно, но обязанности между собой поделили дружно-слаженно, поэтому никаких конфликтов, только сотворение жизни и смерти путём природных воздействий между собой. там и потепления, и похолодания, и ледниковые периоды — но таков был замысел, всё шло строго по плану (или нет. может быть, эти природные катаклизмы — следствие ругани между месяцами)

помимо того, что каждый из них отвечает за погоду, есть и побочные умения. например, октябрь у нас видит и контактирует с духами, может с ними всячески общаться и т.д. (вспоминаем хеллоуин) хронические депрессии и проблемы с менталкой — тоже нередко дело рук осенних. есть у нас сюжетный товарищ апрель, он, к примеру, тот ещё шутник, отвечает за обманы, иллюзии всевозможные, и в принципе любитель наебывать (тут вспоминаем первое апреля). в том, чтобы придумать своему месяцу похожую фичу, мы ограничения не ставим, но, естественно, нужно понимать, что зимний месяц едва ли сможет обладать умением управляться с огнём, а летний ни с того ни с сего заморозить неугодного ему смертного. то есть, логика какая-то быть всё же должна. об этом всегда можно вместе пошушукаться.

месяцы, естественно, не всесильны. в «чужое» время года природа поддаётся их влиянию с трудом и не без последствий. то есть, если какой-то зимний решит навести суеты и пустить метель в разгаре лета, он, может, и сможет это сделать (тот самый снег в июле), но долго это не продлится, сил потеряет катастрофически много, вплоть до потери сознания и полной отключки на несколько суток. тело будет ломить, кости будут болеть, выворачивать будет наизнанку, поэтому к подобным экспериментам прибегать можно, но забывать о последствиях не нужно, как и о том, что со слабым месяцем всегда может случится что-то неприятное.

но, да, мы, по факту, бессмертны. бога убить можно (попытаться) но как вы убьёте природу? вот именно. однако, в нынешних реалиях месяцам нужны физические оболочки, тела, сосуды — тоже называйте как угодно, и вот уже они вполне себе смертные. тело можно уничтожить, тогда месяцу придётся искать для себя новое пристанище — не самое веселое занятие, но для тех, кто живет вечно, хоть какое-то разнообразие. кому-то нравится менять свой лик на регулярной основе, кто-то даже с новым телом прибегает к некоторым махинациям и возвращает себе прежнее, полюбившееся лицо — тут тоже ваша воля.

до появления людей месяцы, однако, всё могли принять физический облик условного животного, могли гонять в нём даже и с появлением людей, но удобства ради им было проще мимикрировать под нечто похожее на человека, потому что человеков теперь стало много, среди толпы легко смешаться и стать «своим» чтобы не привлекать особо внимания к себе и не пугать народ тем, что вы, по сути, хтонь. как мы все знаем, люди боятся всего того, чего они не понимают, поэтому на общем семейном собрании когда-то давно-давно мы решили, что людям свой истинный облик и суть мы являть не должны. а если такое случится... ну, придётся избавляться от последствий.

на данный момент мы действительно всего лишь существуем среди людей, живём как душе угодно, тут полный полёт фантазии и никаких ограничений.
как было раньше? раньше мы обитали в ином мире, назовём его, например, сказочным (да-да, те самые 12 месяцев советские), но всё изменилось, когда народ огня... ой, то есть наша многоуважаемая январь решила, что ей не нравится концепт «долго и счастливо», решила подмять всё под себя и устроить вечную мглу и холодину. фильм «послезавтра» видели? вот примерно это она решила устроить с нашим прежним миром, домом. для чего, почему — (все вопросы к ней) мы уже не помним. хоть её тогда и получилось одолеть и «изгнать», всем остальным тоже пришлось перебраться в иной мир (человеческий) и вместе с этим память слегка подтёрлась, кто-то из месяцев может и вовсе не помнит, что когда-то у нас была монархия, когда-то всё было совсем иначе, чем есть сейчас. но, пожалуй, как только мадам январь явит себя миру вновь, вернётся и решит взяться за прежнее дело — придётся вспомнить всё.

способности, будь то природные или приобретенные, навязанные в человеческом мире обостряются в месяц того или иного месяца. то есть, март в марте становится похотливой сучарой, октябрь в октябре и сам ловит депрессии/панички/психозы и все прелести обостряющегося говна

он передвигается тихо, шелестом листьев скомканных нарушает так и не состоявшийся необходимый диалог между случайным пленным и серебряным генералом, коему выпал шанс вытянуть из улова максимальное количество информации о планах оппозиции. и ноябрь силой голоса, приказами одними узнал наверняка многое, но кто же знал, что пленник - всего лишь отвлекающий маневр, пушечное мясо, брошенное волкам голодным на съедение ради вещиц ценных, способных время вспять поворачивать и переписывать как прошлое, так и будущее задавать свое, судьбы чужие решать и финал вершить сценарием, пером описанным в волшебной книге. январь хотел бы - давно б воспользовался, но способами более гуманными пренебрегать не стал: надеялся на переговоры с весенними и летними, встречался ни один раз, расписывая план свой, доказывая правоту и намерения свои благие. глупцы не верили, твердили за свое одно и то же, оскорбляли и оскорблялись об слова, сказанные зимой не из ненависти, но с надеждой на понимание и одобрение. октябрь тенью стоял позади, наблюдал молчаливо и ждал, когда терпение обоих сторон закончится и кровь прольется наконец одного из братьев, способная развязать руки жестокости и превратить холодную войну в настоящее месиво из трупов, где по головам чужим карабкаться будут все, без исключений.

он передвигается тихо
и холодом веет сильнее, будто иглами острыми воздух пронизан в присутствии его

- развлекаешься? - о стенку коридора плечом опирается, наблюдая за ноябрем, заносящим над израненным телом свое орудие для пыток. насилие - не про него, октябрь нутром своим чувствует, как тяжело брату дается мера вынужденная, но он все равно безропотно ее исполняет, будто бы приказ январский  - удар за ударом, слово за словом. ближе к нему подходит, пальцы свои на осеннее запястье кладет, останавливая мягко, руку его опускает и губами к уху льнет, шепчет тихо совсем, неуловимо для слуха постороннего, - они выкрали перо и книгу. не стоило тебе отвлекаться на этот мусор.

брови ноября вверх ползут и взгляд с разочарованием и злобой смешивается, он руки в кулаки сжимает, выдыхает сбито, готовый вот-вот отряд собрать и ринуться в погоню, октябрь же из-за спавших на лицо кудрей поглядывает на марта взглядом пронзительным, поблескивают его зрачки в свете керосиновых ламп тусклых безумием и губы он пересохшие облизывает в предвкушении, когда сможет прикоснуться наконец-то к весне ранней, повисшей на веревках, искусно повязанных на худых запястьях осенью. и под пальцами октябрьскими зудит, плавится фантомно мартовская душа от одного только взгляда; октябрь не моргает, наблюдая на тонкой струйкой крови, что с щеки весенней сочится и лепестками полупрозрачными на пол осыпается.

хочу его себе.

- ты знаешь, что с ним делать.

рвать изнутри
выдирать куски, выгрызать позвонки, выбивать суставы

но это не про ноября

просторный тронный зал наполнен светом блеклых солнечных лучей, пробивающихся сквозь витражи, коими украшены высокие стены одного из главных помещений замка; январь ждет приглашенного гостя, восседая на своем законном месте, пальцами раздраженно отстукивает по подлокотнику, обитому грубой телячьей кожей, выкрашенной в пышный винный цвет. октябрь ни один раз отмечал, как красиво он смотрится под зимними ладонями, гармонично ассоциируясь с густой кровью, пульсирующей по венам живым. "вкусно" - опускает про себя, змеей готовый обплестись вокруг короля, но вместо того сбоку сидит на каменном выступе одной из двух гипсовых статуй, выступающих в роли импровизированного обрамления места перед троном. тяжелые двери распахиваются перед ноябрем одним из прислуг, осенний брат заходит в зал спешно, волочит за собой мальчишку, оказавшегося не в том месте и не в то время, но, так или иначе, сыгравшего ключевую роль в успешном похищении ценных артефактов.

январь никогда не был фанатичным приверженцем насилия, да и первую кровь пролил не он - страданиям всех братьев и сестер не рад он вовсе, но наглость непозволительная, с рук весенним сошедшая, его определенно злит; октябрь втягивает в легкие сладких запах ярости зимней и прослеживает внимательно за движениями его пальцев острых, перестающих отбивать рандомный такт. вязкая тишина, воцарившаяся на секунды, нарушается ноябрьским голосом: он отчитывается перед своим богом, заставляя марта опуститься на колени перед январем, пока не завершает свою речь. в воздухе повисает логичный, неозвученный вопрос: что дальше?

- апрель расскажет, что мы схватили марта. другие не знают о том, что он здесь по своей воле и что все это - дурной план двух весенних идиотов, - руку в кудри запускает и с лица пряди спавшие убирает, поднимаясь с насиженного места. обходит ноября вместе с пленником, к марту наклоняется и пальцами за щеки его хватает грубо, сдавливая лицо его и заставляя запрокинуть голову чтобы глаза в глаза посмотреть, - нравится быть разменной монетой? - тихим шепотом урчит, сильнее жмет, с подушечек разряды тока короткие пропускает, заставляя младшую весну вздрагивать и ежиться от чувства очевидно неприятного и мерзкого, совершенно неправильного, не вяжущегося с теплом и жизнью, отторгающей чужеродное вмешательство.

- январь, ты ведь сам знаешь, что за него спохватится май, за маем - вся вереница летних. предлагаю подготовить им теплый прием на нашей территории, где преимущество очевидно. а пленить их за компанию или лишить голов на месте - решится в ходе переговоров, - выпрямляется и к королю своему обращается, голову склоняя в просьбе да клыки оголяя в оскале хищном, - а этого... оставь его мне.

и голос его звучит не просьбой вовсе
приговором смертным

- ноябрь, позволь, - он занимает место серебряного генерала, хватает марта за шкирку, заставляя на ноги подняться, в волосы пшеничные пальцы запускает и дергает на себя, лбом прижимаясь ко лбу чужому, горячему настолько, что не знай октябрь об особенностях месяцев, подумал бы, что он температурит.

но не март такой горячий и податливый [пока что]
октябрьская кожа заледенела за многие года без близости с теплом [ему стоит лишь прикоснуться]

он заводит марта в одно из подвальных помещений, бросает неаккуратно посреди сырости и заплесневелых досок, не заботясь о чужом комфорте. зажигает спичками несколько подвешенных керосиновых ламп и только тогда позволяет себе снять перчатки, опереться на стопку деревянных паллет и удовлетворенно выдохнуть, разглядывая в подрагивающем свете синеющие гематомы на чужом лице, почти зажившие уже - октябрь помнит их первую встречу в коридоре, помнит глубокие порезы и ссадины - тогда отметины буквально зияли на его коже, а теперь лишь убогие следы красуются, и как же октябрьские руки чешутся их обновить, раскрасить ярче, заставить скулить и молить о смерти, которая под пальцами осенними обязательно станет самым гуманным выходом.

весна еще не знает о том, что выхода нет

- кто бы мог подумать, что твоя жизнь может быть оценена вещами, - усмехается тихо, мрачно, подходит к марту ближе и ногой в бок давит, заставляя перевернуться на спину; подошва сапога тяжелого резким ударом по грудной клетке бьет и октябрь давит сильнее весом, разглядывая сверху лицо молодое, искаженное болезненной гримасой, - заживаешь быстро. мы это исправим.

стоит лишь подвесить весну за руки, лишив даже малого шанса оказать сопротивление
и бежать уже некуда

С Беккой хорошо и безопасно — подобные чувства он испытывал в её обществе и прежде, но напрочь ассоциация въедается в сознание после всего, что они вместе переживают в особняке. Крис прикрывает глаза, когда её нежные маленькие руки начинают массировать тяжёлую от сумятицы мыслей голову. Это приятно, во-первых, а, во-вторых, кажется сейчас чем-то необходимым. Спонтанная традиция поддерживать друг друга возникает ещё где-то в начале СТАРЗ и тянется за ними через годы.

— Спасибо, — шепчет он и улыбается уголками рта.

Ребекка никогда не была солдатом. Её научили держать оружие дулом в сторону противника и перезаряжать патроны, а Крису удалось подтянуть её навыки стрельбы до минимальных шести попаданий из десяти, что он считал хорошим прогрессом и всегда повторял, что со временем она сможет только лучше, если будет продолжать практиковаться. Впрочем, её не за боевые навыки взяли в отряд, да и всё произошедшее наглядно показало, что умение хорошо стрелять и/или драться ещё не гарантирует выживание в эпицентре катастрофы. Бекка никогда не была солдатом, зато была самым настоящим бойцом. А ещё умела сооружать всевозможные медицинские примочки буквально из говна и палок, что сильно подсобило всем им там, в Арклейских горах.

[indent] Крис боялся, что всё случившееся её сломает, но сейчас видит, что держится она хорошо.

Тепло её губ на виске побуждает его удивлённо распахнуть глаза и впериться в её лицо рассеянно-задумчивым взглядом. Оно немного расплывается, как и весь мир сейчас, но Крис смотрит и не может отрицать, что ему нравится то, что он видит. Что-то, что всегда было между ними ещё в СТАРЗ, заискрило в особняке на чистом адреналине. Последнее, о чём Редфилду стоит сейчас думать, так это о том, что он так и не попробовал её губы на вкус, хотя возможностей было предостаточно. И что ему нужно — не прямо сейчас, нет, это будет неуместно — исправить это большое упущение однажды. Может быть, как только он найдёт способ выбраться из этих белых и голубых стен.

— Если больше не дают, то… хорошо, — на выдохе соглашается Крис. — Из-за них очень сложно думать, и всё вокруг становится каким-то невнятным. Мне кажется, со мной пытался разговаривать какой-то доктор, но я не могу вспомнить его лицо. Или её. Мне даже после грандиозных попоек не было так херово, как сейчас. С такой медициной хочешь не хочешь, а станешь психом… Как думаешь, может, в этом и был их план?

Крис кисло улыбается и снова прикрывает глаза, потому что удерживать фокус на лице Бекки очень сложно. В её голосе сквозят тревога и мольба, когда она просит его поумерить пыл. Изнутри сразу же поднимается протест, но какой-то вялый, потому что даже Редфилд понимает, что у него есть все шансы остаться в этом проклятом месте навсегда, если он продолжит настаивать на своём. Возможно, рано или поздно таблетки превратят его в овощ. Он забудет не только о происшествии в особняке, но и самого себя потеряет в этом обилии белого шума. И красные образы будут приходить во снах с каждым разом всё более нечёткие и размытые. И Клэр… о, бедная маленькая Клэр будет навещать его, привязанного ремнями к койке, а потом он в один день не сможет вспомнить, кто она вообще такая.

— Я понимаю, Бекки, — Крис морщится от своих мыслей, как будто они приносят ему физическую боль. — Мне не стоило… кидаться на Айронса, я просто… чёрт, в тот момент я правда был готов его убить.

В голову не приходит ни одной шутки или фразы, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Крис привык за ними прятаться, а сейчас остался вот такой весь честный и открытый, наголо. Но кажется почему-то, что с Ребеккой так можно, что она не осудит и постарается понять. Или и вовсе понимает.

— Какой у нас план, боец? Что они наврали, чтобы сокрыть тот пиздец, который мы видели? Что мне говорить, чтобы от нас поскорее отстали и выпустили отсюда? Нас же вообще планируют выпустить?

а вот в личных сообщениях друг с другом по постам пошепчемся.