[indent] такое поведение — странное явление, однако она не может осуждать кого-то другого за отстаивание личных границ, ведь сама борется за это столько времени со своей матерью; получается лишь поджать губы, на секунду теряя ту прежнюю улыбку, ведь лицо её озаряет сущее непонимание всех доподлинных причин того, почему он чертит метафорическую границу между ними. нет, говорить ему что-то по этому поводу — не для неё, вот только это вызывает явный интерес, отчего только сильнее становится любопытней, почему именно так. спрашивать у кого-либо из других богов — дурость неимоверная, но вместо этого возникает не слишком продуманный, но всё же план, какой заключается в том, чтобы расспросить самого владыку Подземного Царства. иные нимфы и прочие назвали бы её осмелевшей и сумасшедшей, да только бояться понапрасну — тратить время в пустоту. невзирая на то, что у богов времени вдосталь, она не хочет разбрасываться им налево и направо, продолжая сидеть в этом душном болоте со сплошными загадками и неразрешёнными вопросами.

[indent] почему о нём никто не говорит? почему его никогда нет? почему Деметра с такими явными ненавистью и опасением во взгляде приказывала ей никогда не говорить про него вслух, словно после этого на неё снизошло бы какое-то проклятье?

[indent] она хочет знать ответы, но терпение — её благодетель.

[indent] — я не обижаюсь, владыка, — тон у неё самую малость игривый, хотя и те нотки исчезают восвояси, когда Персефона ладонь протянутую закрывает, сжимая пальцы в кулак, а после к себе прижимает, опуская обратно на уровень бедра; удивительно то, насколько может успокаивать монотонное движение — подушечками перебирать плотную и лёгкую ткань одежд, задумавшись над чужими словами, выискивая даже в них любой намёк на интересующий ответ. — это забота и беспокойство, но это касается только смертных душ, не так ли? сомневаюсь, что мы хотя бы немного может причислить себя к живым существам, способным умереть от прикосновения, — пальцами она убирает пряди светлых волос со лба, заправляя те за уши. ветер волосы треплет, какие не сдерживают никакие золотые украшения. но ходить так среди людей — становиться причиной непонимающих взглядов, в притворяться ей удаётся очень даже хорошо. — и я на птицу не похожа, Аид. однако на всё твоя воля.

[indent] надоедливой ей аж никак быть не хочется, посему выбор чужой — не без скрипящего от укола грусти сердца — принимается, пока Персефона вооружается мягкой улыбкой вновь, радуясь тому факту, что ей наконец-то составят компанию. поразительно и восхитительно! столько времени потратить на то, чтобы никто не прознал про её маленькие путешествия, умело скрывать эти факты и действия, умудряться выдавать своё присутствие там, где её души и не было, а теперь всё так просто поставить на кон, пригласив с собой кого-то другого. бога. самого, пожалуй, таинственного и скрытного, но от этого вызывающего большее доверие. она не может этого объяснить, но это ощущается на подсознательном уровне: истинная возможность доверять, будто в ней так давно живёт уверенность в том, что Аид никому об этом не расскажет, не выдаст её тайну, а сохранит между ними двумя.
[indent] именно по этой причине она не нуждается в том, чтобы задавать такие глупые вопросы.

[indent] — рассказать ещё? — переспрашивает Персефона со слабым оттенком удивления на лице.

[indent] что она может рассказать о смертных тому, кто руководит их душами, отправляя те в последний путь? вероятно, всё же что-то может, если ей задают такой любопытный вопрос, вот только для размышлений ей требуется несколько недолгих мгновений, пока они продолжают свою дорогу, ступая параллельно друг другу в этих тенях, направляясь к небольшому ходу, какой прочно соединяет два мира, не позволяя им пересекаться с обеих сторон, а только с одной; Персефона потирает пальцем переносицу, хмурит слегка брови, кои вызывают небольшие мимические морщинки на лбу, и в целом выглядит крайне задумчивой.

[indent] — я сомневаюсь, что моя мать вообще может проявлять тёплые чувства хоть к кому-то, — посмеиваясь тихо, она пожимает плечами слегка, пригнувшись под очередной веткой, растущей слишком низко. — но я нахожу смертных очаровательными. насколько они простые и хрупкие, ранимые и уязвимые, вот ровно настолько они лучше нас, — ей не хочется в чужих глазах показаться той, кто ставит под сомнения божественную важность, посему спешит исправиться: — если бы хоть кто-то из всех этих богов попытался понять человеческие ценности — было бы намного лучше, было бы приятней сосуществовать и продолжать выстраивать все эти семейные перипетии. если бы…если бы они хоть раз увидели, как могут любить люди, то испытали бы такой неимоверный стыд за собственное поведение, какое не вписывается ни в какие порядочные каноны смертных.

[indent] головой покачивая, Персефона продолжает путь, но иногда бросает взгляды на мужчину подле себя, не в силах остановить мысленный процесс, направленный на то, чтобы высчитывать расстояние между ними. шалость её — подобраться немного ближе, суметь урезать клятые миллиметры, когда они вдвоём преодолевают невидимый барьер и оказываются на той стороне леса, где деревья понемногу редеют, открывая вид на простирающийся вдалеке город с низкими домишками, плотно поставленными друг возле друга, с этими запутанными улицами, где она плутала поначалу, теряясь окончательно.

[indent] — меня покоряет их простота, хотя в этот самый момент в них можно найти столько всего неизведанного и непривычного для нас, — в складках хитона Персефона принимается пальцами скользить, выискивая что-то, а после достаёт пару драхм, припрятанных в поясе на талии. — столько восхищения из-за вина, хлеба и сыра. а что боги? настолько привыкли упиваться амброзией и виноградом, дожидаясь подношений, — говорит она тише, когда мимо них проходят люди. оскорблять божеств — сомнительная затея, даже несмотря на то, что тоже таковыми являются. однако останавливается Персефона возле небольшого фонтанчика перед широкой площадью, вновь протягивает руку, только уже для того, чтобы вложить монету в чужую ладонь. — когда я здесь, то останавливаюсь, чтобы загадать желание. просто попытка быть, как люди, но это достаточно забавная попытка.