Музыка вдохновения и ее образа

Deimos Moreau написал(а):

Этьенн Моро всегда смотрел не вперед, а вверх, мечтая достичь вершин, которые и не снились его отцу Лео Моро. Лео был достойным главой семьи, харизматичным и правильным руководителем — но совершенно никудышным политиком и, что парадоксально, отцом. При Лео род Моро подрастерял своё влияние, пусть и обладал кристально чистой репутацией; Этьенн смотрел на него и думал, что он сможет лучше. Боязнь запачкаться вела к нерешительности, а нерешительность — к упущенным возможностям. Этьенн думал, что легко докажет это отцу, если покажет на собственном примере, как надо.

Этьенн Моро познакомился с Оддмандом Эйвери, едва заступив на службу: два амбициозных стажера, что разделяли взгляды на жизнь. Между ними никогда не было доверия, но их связывало общее дело. Вопрос был лишь в том, кто предаст первым; Оддманд оказался быстрее. Сильнее.

Лео счёл способ ведения дел сыном недопустим, губительным для репутации рода. Дело он замял, но отправил сына с глаз долой, из уютной Европы в Америку, в Новый Орлеан, где Этьенну пришлось всё начинать сначала — но уже без поддержки влиятельного отца. Там Этьенна свела судьба с Афродитой, наследницей древнего, но совершенно растерявшего какое-либо влияние в Ложе рода. Дита приехала в Новый Орлеан в поисках лучшей жизни, но встретилась с Этьенном. Его речи были сладки, как мёд, но лживы, подобно дьяволу; Этьенн стал для неё тюрьмой, а Дита для Этьенна — тихой гаванью, которую он отказывался делить со всем остальным миром. Остальной мир Этьенн любил сильнее.

Их брак отдавал горьким привкусом отчаяния, взаимной зависимости, от которой не мог никто избавиться. Дита не хотела расставаться с красивой, хлесткой фамилией, от звука которой лица других чародеев озаряло  узнаванием. Этьенн же обнаружил, что благодаря браку, он не был одинок. Полностью потеряв связь с родителями, Дита стала единственной его семьей, какими бы сложными между ними ни были взаимоотношения.

Deimos Moreau написал(а):

Деймос — инструмент.

Инструмент матери против отца, инструмент отца против всего остального мира. Сильный чародей, послушный сын, с трепетом относящийся к матери, принимая жесткий авторитет отца и его пощечины — за ошибки и слабости. Деймос знает, что может стерпеть очень многое, и ещё большего — достичь; эта мантра сопровождает его всю юность, клеймом отпечатываясь на внутренних стенках черепной коробки.

Он чувствует свою силу, ненавидит отца глухо и холодно, и думает, что в этом нет ничего необычного — а потому совершенно не прочь быть его тенью.

Но Деймос совершенно точно знает, что способен на большее; что он способен стать лучше отца.

[indent] Отец долго смотрит в глаза Деймоса, и Деймос ощущает, как скользкими щупальцами тот исследует задворки его сознания, проникает в мысли, словно он — хозяин, а не гость. Деймос стоит недвижимо, подчиняясь безропотно, привычно открывая всю свою подноготную человеку, которого ненавидит больше всего на свете. Невольно, интуитивно следуя отголоскам собственного дара, он чувствует, как Этьенн злится: отца всегда нервировало безразличие, потому что вязкий гнев — лучшая пища для темного существа, в которое Этьенн превратил себя вследствие долгих лет практики запретной магии.

[indent] Деймос дышит спокойно, но не позволяет себе моргать, чтобы не разорвать зрительного контакта; собственные мысли путаются неаккуратным клубком, перекатываются внутри черепной коробки. Деймос тщетно пытается ухватиться хоть за одну из них, но палящий жар отцовской магии, что сродни раскаленной лаве, заставляет вновь и вновь отпрянуть. Деймос одной рукой ведёт причудливую форму, и окно в душном кабинете открывается, пропуская внутрь свежий воздух. Становится прохладнее.

[indent] Отец кривит губы и откидывается в своем огромном кожаном кресле, в котором он выглядит на удивление нелепо. За мороком красивого гладкого лица и стройного поджарого тела в костюме Деймос видит обожжённую черную кожу, зажившими ошметками свисающую со скул, подбородка; белок глаз на выкате темно-серый, словно гнилой: того и смотри, оттуда червяк вылезет.

[indent] Деймос отстраненно думает о том, как окружающие могут испытывать к этому существу что-то, кроме отвращения.

[indent] — Вот значит как, — у отца голос низкий, приятно-хриплый, убеждающий. Деймос знает, что не услышит ничего хорошего. Кулаки невольно сжимаются, словно сами по себе; тело воспринимает фразу «держать себя в руках» слишком буквально, заставляя Деймоса усмехнуться. — Что здесь смешного?

[indent] Деймос наконец даёт себе опустить глаза. Нехотя, словно борясь с ленью за каждый слог, он отвечает — потому что отцу нельзя не ответить:

[indent] — Просто забавно, насколько легко ты воспринимаешь чьё-то предательство, — даже не просто «чьё-то», а собственного сына.

[indent] Отец изумленно приподнимает бровь, словно поражаясь тому, насколько высокопарные слова его сын выбирает для характеристики произошедшего.

[indent] — Не стоит ставить крест на чародее из-за такой банальной вещи. Ценность наших отношений для меня намного выше, чем твоё предательство, — поясняет он терпеливо, словно маленькому ребенку. Но добавляет уже более холодным, лишенным всяческой отеческой ласки голосом: — Впрочем, я не могу оставить этот инцидент без внимания...

[indent] Деймос содрогается. Внутренне. Лицо его как из мрамора высечено, с длинной трещиной вдоль щеки, что жизнь его разделила на «до» и «после». Но самый болезненный шрам извел его внутренности намного глубже, рассекая душу и все те идеалы, которыми Деймос всегда жил. До той безумной ночи. Тогда, когда он впервые решился пойти против отца, так легкомысленно и так играючи, и как пело всё его существо, хотя черные ботинки размазывали по поверхности светлого мраморного пола вязкую кровь. Тогда он впервые качнул мрачные, тяжелые оковы, связывающие его с самого рождения по рукам и ногам. Деймос, тот, что воплощения самого ужаса, поднял голову.

« И что же ты теперь сделаешь мне, отец? »

[indent] Под потолком мелкой мушкой мельтешат светлячки, вместо лампочек заключенные в прозрачные сферы — чтобы не разлетелись. Они бьются о стекло так отчаянно, надеясь выбраться за невидимую завесу, но раз за разом терпят крах. Что-то подсказывает Деймосу, что сей факт — главная причина создания этой полумрачной романтической атмосферы в кабинете отца. Тот всегда хотел управлять, лишая свободы, но давая иллюзию права выбора, ту лживую надежду, которая хрустела по швам тонкими осколками, напоминая звук дробящихся костей.

[indent] Кажется, что-то случилось тогда, той проклятой рождественской ночью десять лет назад. Деймос пока что не мог объяснить, что именно, но ощущал, как что-то чужеродное проявилось внутри него, до сего момента — пустого сосуда отцовской ярости. Иногда Деймос ловил себя на том, что его собственные мысли казались какими-то не такими, жутко непривычными, будто бы кто-то другой сложил их ему в голову. Деймос знал, что если бы это было действительно так, это едва ли было делом рук отца, в противном случае, Деймос... ничего бы не заметил. Но Деймос не просто замечал, он чувствовал, как пламенным цветком внутри него прорастает что-то чужеродное, постепенно выжигая всё вокруг своим ярким ослепляющим светом и с каждым днём становясь всё сильнее.

[indent] Иногда Деймос просыпался от того по ночам, что кто-то сжимал его горло. Морок быстро развеивался после пробуждения, заставляя отчаянно глотать ртом воздух, пока учащенное сердцебиение не приходило в норму. После Деймос долго рассматривал себя в зеркале, задумчиво потирая грубую кожу шею, мысленно рассуждая о том, что произошло бы, не проснись он этой ночью. Спокойно и степенно, словно выбирая себе блюдо на завтрак, он думал том, как далеко мог зайти этот паразит внутри него, но, странно, ничего не делал для того, чтобы от него избавиться. Будто бы понимал, что это — крест его, который Деймос должен нести за свои грехи и грехи отца.

[indent] Этьенн кончиками пальцев придвигает к себе лист бумаги, ставит там свою роспись и подталкивает документ к сыну, взглядом показывая, чтобы Деймос подошёл ближе. Что там было? Увольнение? Выговор? Он, должно быть, смеется. Будь Деймос на месте Этьенна, он придумал бы что-нибудь более интересное: по крайней мере, что-то из того, что Этьенн уже со сладострастным садизмом испытал на Деймосе. Но, видно, Деймос всё ещё действительно нужен был ему — одному дьяволу известно, для чего конкретно, — раз Этьенн не захотел действовать более кардинально.

[indent] Однозначно, это была его очередная игра. О которой Деймос пока что не имел никакого представления.

//
Col sangue sulle mani scalerò tutte le vette
Voglio arrivare dove l'occhio umano si interrompe
Per imparare a perdonare tutte le mie colpe
Perché anche gli angeli a volte han paura della morte

[indent] Был ли его переезд в Эдинбург наказанием или благословением, сказать сложно. Деймос читал местную хронику и был в курсе всего происходящего, но ничего из происшествий не смогло пробудить в нём хотя бы каких-нибудь чувств. В туманной неге холодов было сложно собраться на работу, не говоря уже о том, что Деймос, привыкший к теплой лаконичности офисных кабинетов, не мог всерьез воспринимать тренировки и будни оперативника. На работу Деймос смотрел свысока, надеясь, что не задержится в Эдинбурге слишком надолго, но понимал, что отец отправил его в эту импровизированную ссылку на одному дьяволу известный срок. До тех пор, пока присутствие мешающегося под ногами сына не перестанет быть помехой планам.

[indent] Неужели Этьенн действительно думал, что таким образом вывел Деймоса из игры?

[indent] Деймос прячет усмешку и несколько разочарованно спрашивает, отчего же отец за столько лет так и не смог увидеть в сыне достойного соперника. Преимущество, о котором Деймос никогда не просил, и которое раздражает его, как заноза под ногтем.

[indent] А меж тем, безымянное проклятье-крест становится в Эдинбурге всё сильнее. Деймос изнывает от тренировок и переработок, валясь с ног по приходу домой, но паранойя не даёт ему спокойно спать: тонкие холодные пальцы сжимают шею чуть ощутимее, и иногда Деймосу просто хочется поддаться и задержать воздух в груди до тех пор, пока он не станет для него бесполезным.

[indent] Пустым взглядом Деймос обводит полупустую комнату — свою тюрьму в Эдинбурге, и наконец-то начинает по-настоящему злиться. Если бы здесь было что-то, кроме кровати, стола, раздражающе громких часов с кукушкой и оставленного предыдущими жильцами старого бархатного кресла, Деймос обратил бы всю мебель в щепки, но сейчас ощущает лишь сквозняк из разбитого окна.

[indent] — Твою мать.

[indent] День перетекает в ночь, ночь — в день, и так по кругу, как чертов праздник в честь сурка. Эдинбург тошен ему до рвоты, оседает влагой на черных ресницах. Деймос поправляет воротник рубашки и снова идёт на работу, прекрасно понимая, что к вечеру эту рубашку можно будет уже выбросить в разбитое окно. Оставшуюся мебель привезут на следующей неделе, а стекло поменяют на выходных; Деймос хмурится, разливая кляксой по лицу своё прескверное настроение — столь отличный антураж для ночного дежурства. В сумрачной тишине Деймос слышит переливы колокольчика, смутно напоминающих музыку ветра, и оборачивается на зов, прежде, чем осознает, что это — звук его магии, оповещающий о незваных гостях.

[indent] Сначала Деймос думает о том, что мастер пришёл залатать окно; потом решает, что , должно быть, отец пришёл забрать своего сына из этого вечно повторяющегося серого ада. Отметает все варианты один за других, и едва подавляет в себе порыв поджечь руны-уничтожители, что превратят квартиру в пепелище.

[indent] Вдох-выдох. Это была действительно непростая неделя. Не стоит её ещё сильнее усложнять.

[indent] После вспышки едва контролируемого гнева Деймосу удаётся прийти в себя; холодным разумом он смотрит на ситуацию иначе, и она вызывает у него легкий интерес. Где-то на задворках сознания мелькает мысли о том, что сегодня он, вероятно, хотя бы немного приблизится к разгадке своего странного самочувствия, и невольно позволяет себе поддаться этой смутной зыбкой надежде. Надежде поставить точку, а после — искать путь на волю. Волю, что расходится по воде не кругами, но чернильными пятнами, отражая самые темные потаенные уголки души.

[indent] Деймос, ни на секунду в своей жизни не испытав пьянящего чувства свободы, не знал, что это такое.

[indent] Лишь предчувствие чего-то поворотного лениво пробиралось в мысли, опутывая их липкой паутиной; такое противоестественное, такое, что совершенно не в его характере.

[indent] Звук поворачивающегося ключа слышится как за пеленой; тяжелый метал холодом обжигает ладонь. Деймос медленно нажимает на дверную ручку. В пыльном помещении царствует едкий запах высушенных лилий вперемешку с ароматом плавленого воска. В терпком полумраке он видит хрупкую фигуру девушки, устроившуюся в его кресле. Как призрак, что бесшумным ветерком гуляет сквозь стены. Деймос склонил голову набок, стараясь разглядеть в ней знакомые черты, но всё было одно: он её не знал. И всё же было в ней что-то ощутимо родственное, если не сказать родное.

[indent] — Ты что тут забыла? — спрашивает он, складывая руки на груди; так невраждебно, даже не раздраженно. Заинтересованно приподнимает бровь, когда девушка начинает говорить: голос её звучит, как загробное пение, пронизанный весь горечью, скорбью, гневом и жаждой мести. Деймосу, разумеется, известна фамилия Эйвери, слышимая им ранее лишь вскользь, когда отец произносил её сквозь сжатые зубы. Даже злорадство не могло перебить обиду, что отец носил под иссушенным гнилым сердцем все эти годы. У девушки в руках — ритуальный кинжал, их семейная реликвия, что была утеряна десять лет назад.

[indent] Бомба замедленного действия, что Деймос подготовил аккурат для отца, нашла его самого, в этом чертовом Эдинбурге, будь он неладен.

[indent] Воздух разрезает свист ножа, который девушка бросает ему прямо в сердце, словно это — не артефакт, а обыкновенная безделушка. Деймос может увернуться, в пару шагов оказавшись за спиной ночной гостьи, но вместо этого ловит лезвие рукой, позволяя тому вцепиться в кожу, разрезая её, как нож — масло. Горячая боль пронзает лезвие, пока бурая кровь обжигает руку, капает на пол, лениво и медленно. Ритуальный кинжал, впитавший в себя смерть потомственных чародеев, кинжал, что скучал по своей крови, был готов сослужить службу единственному наследнику рода Моро. 

[indent] — Допустим. И что с того? — он берет рукоять здоровой рукой, отводит её за спину. Разум пьянит ток наполняющей его магической энергии, подталкивая на разного рода безрассудства. Он мог бы попытаться прикончить девчонку прямо сейчас, но зачем? Она же не виновата, что её семью вырезали, а он стоял за ближайшей стеной и наблюдал, испытывая внутри леденящее безразличие. С того времени мало что изменилось.

[indent] В тот день у него было прескверное настроение, как и каждый день его рождения; но в тот раз он преподнёс себе маленький подарок, оставив в живых сжавшийся в шкафу комок ещё не окрепшей, но сильной детской магии. Ментальный щит тогда был ощутим практически физически, так, что Деймос едва подавил в себе желание попробовать его наощупь. И вот сейчас он снова столкнулся с этой магией лицом к лицу — сильной, живой и гневной.

[indent] — Совершать убийства надо на холодную голову, а не сгоряча, — усмехнулся он чуть сочувствующе. Кивнул девушке на кресло, в котором она сидела до его прихода, а сам же направился в сторону кровати, так как больше в полупустой квартире примоститься было не на чем. Под потолком засветились светлячки с стеклянных сферах — точь-в-точь таких же, как у отца в кабинете, — и мрак помещения медленно отступил, не в силах бороться с сотней мельтешащих карманных солнц. — А пока можно и поболтать. Если тебя, разумеется, не ждут дома для просмотра передачи «Спокойной ночи, малыши».

[indent] Впрочем, тут он лукавил. В свете мерцающих светлячков пред ним предстала миловидная молодая девушка, устрашающе хмурившая брови. Он бы ни за что не узнал её нынче, так как даже десять лет назад толком не видел её лица — лишь затравленный испуганный взгляд, выглядывающий из узкой щели между дверьми шкафа.

[indent] Она не вызывала у Деймоса ни страха, ни сочувствия, ни сожаления. Он прекрасно осознавал, что её семья стала лишь разменной монетой в большой политической игре чародеев, и личные счёты их отцов были лишь предлогом, за который, в случае чего, с радостью бы ухватились члены Ложи. Но вместе с тем он ощущал удовлетворение от того, что она осталась тогда жива. Хотя, разумеется, было бы намного лучше, не кидайся она кинжалами в своего спонтанного спасителя.

[indent] Он задумчиво покрутил кинжал в руке.

[indent] — Откуда он у тебя? Если нашла тогда на месте преступления, почему не отдала правоохранителям, как улику?